Неточные совпадения
Но торжество «вольной немки» приходило к концу само собою.
Ночью, едва успела она сомкнуть глаза, как
услышала на улице подозрительный шум и сразу поняла, что все для нее кончено. В одной рубашке, босая, бросилась она к окну, чтобы,
по крайней мере, избежать позора и не быть посаженной, подобно Клемантинке, в клетку, но было уже поздно.
Адриатические волны,
О Брента! нет, увижу вас
И, вдохновенья снова полный,
Услышу ваш волшебный глас!
Он свят для внуков Аполлона;
По гордой лире Альбиона
Он мне знаком, он мне родной.
Ночей Италии златой
Я негой наслажусь на воле
С венецианкою младой,
То говорливой, то немой,
Плывя в таинственной гондоле;
С ней обретут уста мои
Язык Петрарки и любви.
— Я тоже не могла уснуть, — начала она рассказывать. — Я никогда не
слышала такой мертвой тишины.
Ночью по саду ходила женщина из флигеля, вся в белом, заломив руки за голову. Потом вышла в сад Вера Петровна, тоже в белом, и они долго стояли на одном месте… как Парки.
— У тебя, вот, там, мыши бегают
по ночам — я
слышу.
Он вскочил, и между ними начался один из самых бурных разговоров. Долго
ночью слышали люди горячий спор, до крика, почти до визга,
по временам смех, скаканье его, потом поцелуи, гневный крик барыни, веселый ответ его — и потом гробовое молчание, признак совершенной гармонии.
Я уже не раз
слышал какие-то звуки и днем и
по ночам, но все лишь мгновениями, самыми краткими, и тишина восстановлялась тотчас же полная, на несколько часов, так что я и не обращал внимания.
Ночью,
слышу, кто-то сильно возится подле меня, по-видимому, укладывается спать.
Никто, кажется, не подумал даже, что могло бы быть, если бы Альфонс Богданыч в одно прекрасное утро взял да и забастовал, то есть не встал утром с пяти часов, чтобы несколько раз обежать целый дом и обругать в несколько приемов на двух диалектах всю прислугу; не пошел бы затем в кабинет к Ляховскому, чтобы получить свою ежедневную порцию ругательств, крика и всяческого неистовства, не стал бы сидеть
ночи за своей конторкой во главе двадцати служащих, которые, не разгибая спины, работали под его железным началом, если бы, наконец, Альфонс Богданыч не обладал счастливой способностью являться
по первому зову, быть разом в нескольких местах, все видеть, и все
слышать, и все давить, что попало к нему под руку.
— Я
слышала, что Привалов нынче почти совсем не бывает у Бахаревых, — проговорила Антонида Ивановна, тоже стараясь попасть в тон равнодушия. — Вероятно, дела
по опеке отнимают у него все свободное время. Мой Александр целые
ночи просиживает за какими-то бумагами.
Мы
слышали, как обвинение перечло
по пальцам всех бывших и всех перебывавших в ту
ночь в этом доме.
— Тебе надо подкрепиться, судя
по лицу-то. Сострадание ведь на тебя глядя берет. Ведь ты и
ночь не спал, я
слышал, заседание у вас там было. А потом вся эта возня и мазня… Всего-то антидорцу кусочек, надо быть, пожевал. Есть у меня с собой в кармане колбаса, давеча из города захватил на всякий случай, сюда направляясь, только ведь ты колбасы не станешь…
Ночью я плохо спал. Почему-то все время меня беспокоила одна и та же мысль: правильно ли мы идем? А вдруг мы пошли не
по тому ключику и заблудились! Я долго ворочался с боку на бок, наконец поднялся и подошел к огню. У костра сидя спал Дерсу. Около него лежали две собаки. Одна из них что-то видела во сне и тихонько лаяла. Дерсу тоже о чем-то бредил.
Услышав мои шаги, он спросонья громко спросил: «Какой люди ходи?» — и тотчас снова погрузился в сон.
Ночь выпала ветреная и холодная. За недостатком дров огня большого развести было нельзя, и потому все зябли и почти не спали. Как я ни старался завернуться в бурку, но холодный ветер находил где-нибудь лазейку и знобил то плечо, то бок, то спину. Дрова были плохие, они трещали и бросали во все стороны искры. У Дерсу прогорело одеяло. Сквозь дремоту я
слышал, как он ругал полено, называя его по-своему — «худой люди».
Долго сидели мы у костра и слушали рев зверей. Изюбры не давали нам спать всю
ночь. Сквозь дремоту я
слышал их крики и то и дело просыпался. У костра сидели казаки и ругались. Искры, точно фейерверк, вздымались кверху, кружились и одна за другой гасли в темноте. Наконец стало светать. Изюбриный рев понемногу стих. Только одинокие ярые самцы долго еще не могли успокоиться. Они слонялись
по теневым склонам гор и ревели, но им уже никто не отвечал. Но вот взошло солнце, и тайга снова погрузилась в безмолвие.
На половине пути от моря, на месте слияния Сицы и Дунцы, с левой стороны есть скала Да-Лаза. Рассказывают, что однажды какой-то старик китаец нашел около нее женьшень крупных размеров. Когда корень принесли в фанзу, сделалось землетрясение, и все люди
слышали, как
ночью скала Да-Лаза стонала.
По словам китайцев, река Санхобе на побережье моря является северной границей, до которой произрастает женьшень. Дальше на север никто его не встречал.
По ночам были припадки печени с прохождением камней, и я
слышал ее крики.
Между тем Крейцберг поселился в доме Гурьева, в комнате при зверинце, вместе с ручной пантерой. В первую же
ночь пантера забеспокоилась. Проснулся укротитель и
услышал страшный вой зверей, обычно мирно спавших
по ночам.
Такие слухи упорно носились
по Москве. Прохожие
по ночам слышали раздававшиеся в доме вой, грохот ржавого железа, а иногда на улицу вылетали из дома кирпичи, а сквозь разбитые окна многие видели белое привидение.
Брат
ночью дочитывал роман, и я
слышал опять, как он то хохотал, то в порыве гнева ударял
по столу кулаком…
— Успокой ты мою душу, скажи… — молила она, ползая за ним
по избушке на коленях. — Ведь я каждую
ночь слышу, как ребеночек плачет… Я это сначала на отца Гурия думала, а потом уж догадалась. Кононушко, братец, скажи только одно слово: ты его убил? Ах, нет, и не говори лучше, все равно не поверю… ни одному твоему слову не поверю, потому что вынял ты из меня душу.
— Никак нельзя было урваться — лагери. Сама знаешь…
По двадцать верст приходилось в день отжаривать. Целый день ученье и ученье: полевое, строевое, гарнизонное. С полной выкладкой. Бывало, так измучаешься с утра до
ночи, что к вечеру ног под собой не
слышишь… На маневрах тоже были… Не сахар…
— Вот он какой, — сказала старушка, оставившая со мной в последнее время всю чопорность и все свои задние мысли, — всегда-то он такой со мной; а ведь знает, что мы все его хитрости понимаем. Чего ж бы передо мной виды-то на себя напускать! Чужая я ему, что ли? Так он и с дочерью. Ведь простить-то бы мог, даже, может быть, и желает простить, господь его знает.
По ночам плачет, сама
слышала! А наружу крепится. Гордость его обуяла… Батюшка, Иван Петрович, рассказывай поскорее: куда он ходил?
Однажды Николаев был приглашен к командиру полка на винт. Ромашов знал это.
Ночью, идя
по улице, он
услышал за чьим-то забором, из палисадника, пряный и страстный запах нарциссов. Он перепрыгнул через забор и в темноте нарвал с грядки, перепачкав руки в сырой земле, целую охапку этих белых, нежных, мокрых цветов.
Ромашов вышел на крыльцо.
Ночь стала точно еще гуще, еще чернее и теплее. Подпоручик ощупью шел вдоль плетня, держась за него руками, и дожидался, пока его глаза привыкнут к мраку. В это время дверь, ведущая в кухню Николаевых, вдруг открылась, выбросив на мгновение в темноту большую полосу туманного желтого света. Кто-то зашлепал
по грязи, и Ромашов
услышал сердитый голос денщика Николаевых, Степана...
Болен я, могу без хвастовства сказать, невыносимо. Недуг впился в меня всеми когтями и не выпускает из них. Руки и ноги дрожат, в голове — целодневное гудение,
по всему организму пробегает судорога. Несмотря на врачебную помощь, изможденное тело не может ничего противопоставить недугу.
Ночи провожу в тревожном сне, пишу редко и с большим мученьем, читать не могу вовсе и даже —
слышать чтение.
По временам самый голос человеческий мне нестерпим.
— Все это вздор! Вы суеверны? Я — нисколько. А чему быть, того не миновать. Monsieur Gaston жил у нас в доме, над моей головой. Бывало, я проснусь
ночью и
слышу его шаги — он очень поздно ложился — и сердце замирает от благоговения… или от другого чувства. Мой отец сам едва разумел грамоте, но воспитание нам дал хорошее. Знаете ли, что я по-латыни понимаю?
Он
слышал, как все они вошли в знакомую, канареечного цвета дачу, которая как-то особенно, по-домашнему, приютилась между двух тополей.
Ночь была темная, беззвездная и росистая. Туман увлажнял лицо.
Я редко
слышал стоны даже в продолжение первой
ночи по их прибытии, нередко даже от чрезвычайно тяжело избитых; вообще народ умеет переносить боль.
Иногда она сносила в комнату все свои наряды и долго примеряла их, лениво одеваясь в голубое, розовое или алое, а потом снова садилась у окна, и
по смуглым щекам незаметно, не изменяя задумчивого выражения доброго лица, катились крупные слёзы. Матвей спал рядом с комнатою отца и часто сквозь сон
слышал, что мачеха плачет
по ночам. Ему было жалко женщину; однажды он спросил её...
Он приглашал открыть карты. Одновременно с звуком его слов мое сознание, вдруг выйдя из круга игры, наполнилось повелительной тишиной, и я
услышал особенный женский голос, сказавший с ударением: «Бегущая
по волнам». Это было как звонок
ночью. Но более ничего не было слышно, кроме шума в ушах, поднявшегося от резких ударов сердца, да треска карт,
по ребру которых провел пальцами доктор Филатр.
— Постой-ка!.. Ведь это, никак, придется близко святой?.. Ну так и есть!.. Мне сказывала мамушка Власьевна, что в субботу на Фомино воскресенье ей что-то
ночью не послалось; вот она перед светом
слышит, что вдруг прискакали на боярский двор; подошла к окну, глядь: сидит кто-то в телеге, руки скручены назад, рот завязан; прошло так около часу, вышел из хором боярский стремянный, Омляш, сел на телегу подле этого горемыки, да и
по всем
по трем.
Хотя я только от одного рыбака
слышал, что он выудил налима, но, судя
по тому, что позднею осенью и в начале зимы налим берет со дна на обыкновенные удочки, насаженные рыбкою или куском рыбы и поставленные около берегов на
ночь, — его очень можно выудить, если удить
ночью; но в это время года никто не станет удить
по ночам.
Вот скоро и ушли все в лес вон
по той дороге; и пан в хату ушел, только панский конь стоит себе, под деревом привязан. А уж и темнеть начало,
по лесу шум идет, и дождик накрапывает, вот-таки совсем, как теперь… Уложила меня Оксана на сеновале, перекрестила на
ночь…
Слышу я, моя Оксана плачет.
Часу в третьем
ночи, только что я успел заснуть самым крепким сном, вдруг
слышу, кто-то сильно толкает меня и зовет
по имени. Открываю глаза и вижу, что передо мною стоит, со свечою в руках, моя старуха.
После этого вскоре захворал и помер он. Хоронили торжественно — владыка из города со священством приезжал и соборне литургию служил. Потом
слышал я, что над могилою старичка
по ночам синий огонёк сам собою загорается.
Ненавистно говорил он о женщинах и всегда похабно, называя всё женское грубо, по-мужичьи, плевался при этом, а пальцы скрючивал и водил ими
по воздуху, как бы мысленно рвал и щипал женское тело. Нестерпимо мне
слышать это, задыхаюсь. Вспомню жену свою и счастливые слёзы наши в первую
ночь супружества, смущённое и тихое удивление друг перед другом, великую радость…
— И я, браток,
ночей не спал, было время, и всех
по рожам бить хотел! Я ещё до солдатчины был духом смущён, а там оглушили меня — ударил ротный
по уху — не
слышу на правое-то. Мне фершал один помог, дай ему…
Не буду целовать на
ночь няню и
слышать, как она
по старой привычке, перекрестив меня, скажет: „Покойной
ночи, барышня“?
Многие даже
слышали, как в эту
ночь кто-то всё ходил
по чердаку тяжелым шагом, и кузнец видел, как змей летел прямо на чердак.
Мавра Тарасовна. Я тебе, Ерофеич, весь наш дом под присмотр отдаю: смотри ты за чистотой на дворе, за всей прислугой, ну и за приказчиками не мешает, чтоб раньше домой приходили, чтоб
по ночам не шлялись. (Мухоярову.) А вы его уважайте! Ну теперь на дворе хорошо будет, я покойна — надо в доме порядок заводить.
Слышала я, Платон, что заставляли тебя меня обманывать, фальшивые отчеты писать?
— Мы из деревни выедем совсем не в ту сторону, куда нужно, — шепотом сообщил мне Флегонт Флегонтович, тревожно потирая руки. — А вы
слышали, что Спирька сегодня
ночью чуть не убежал у нас? Да, да… Ну, я с ним распорядился по-своему и пообещал посадить на цепь, как собаку, если он вздумает еще морочить меня. А все-таки сердце у меня не на месте… Всю
ночь сегодня грезился проклятый заяц, который нам тогда перебежал дорогу, — так и прыгает, бестия, под самым носом.
И показалось ему в тот час все как-то странно… «
Слышу, — говорит, — что это звон затихает в поле, а самому кажется, будто кто невидимка бежит
по шляху и стонет… Вижу, что лес за речкой стоит весь в росе и светится роса от месяца, а сам думаю: как же это его в летнюю
ночь задернуло морозным инеем? А как вспомнил еще, что в омуте дядько утоп, — а я немало-таки радовался тому случаю, — так и совсем оробел. Не знаю — на мельницу идти, не знаю — тут уж стоять…»
Проезжая иной раз
ночью по наслежным дорогам, можно было
услышать вдруг отчаянные вопли, точно где-то режут сразу несколько человек.
— Вот такая же
ночь была, — начала говорить Катерина, — только грознее, и ветер выл
по нашему лесу, как никогда еще не удавалось мне
слышать… или уж в эту
ночь началась погибель моя!
Толстая барыня. А как же можно отрицать сверхъестественное? Говорят: не согласно с разумом. Да разум-то может быть глупый, тогда что? Ведь вот на Садовой, — вы
слышали? — каждый вечер являлось. Брат моего мужа — как это называется?.. не beau-frère [деверь (франц.)], a по-русски… не свекор, а еще как-то? Я никогда не могу запомнить этих русских названий, — так он ездил три
ночи сряду и все-таки ничего не видал, так я и говорю…
— Если бы только минуточкой долее прожила ты, — грустно сказал сотник, — то, верно бы, я узнал все. «Никому не давай читать
по мне, но пошли, тату, сей же час в Киевскую семинарию и привези бурсака Хому Брута. Пусть три
ночи молится
по грешной душе моей. Он знает…» А что такое знает, я уже не
услышал. Она, голубонька, только и могла сказать, и умерла. Ты, добрый человек, верно, известен святою жизнию своею и богоугодными делами, и она, может быть, наслышалась о тебе.
— Прочь, развратитель!! — крикнула на него старуха. — Можете себе представить, — обратилась она опять к Иосафу, — всю
ночь слышу топ-топ
по чердаку то туда, то сюда… Что такое?.. Иду… глядь, соколена эта и катит оттуда и подолец обдергивает. Гляжу далее: и разбойник этот, и платочком еще рожу свою закрывает, как будто его подлой бороды и не увидят.
Настала
ночь; покрылись тенью
Тавриды сладостной поля;
Вдали, под тихой лавров сенью
Я
слышу пенье соловья;
За хором звезд луна восходит;
Она с безоблачных небес
На долы, на холмы, на лес
Сиянье томное наводит.
Покрыты белой пеленой,
Как тени легкие мелькая,
По улицам Бахчисарая,
Из дома в дом, одна к другой,
Простых татар спешат супруги
Делить вечерние досуги.
Дворец утих; уснул гарем,
Объятый негой безмятежной...
Но с Ираклием Половецкий совсем не желал говорить. «Строптивец» преследовал его
по пятам. Даже
по ночам Половецкий
слышал его шаги в корридоре, и как он прислушивался у дверей его комнаты.
Я уже и прежде
слышал маленький сухой кашель,
по ночам особенно.